В Новоильинской церкви то, что произошло с американским пастором, профессором, писателем и миссионером Стивом Лоусоном в Новокузнецке, считают сочетанием чудес Божьих.
Проповедническое служение доктора Лоусона ведёт его по всему миру, в том числе по России. И первым чудом стало, что в Новокузнецк вместе со Стивом отправилась его жена Кэрен. Обычно она не сопровождает мужа в поездках. Но оказалась рядом, и её присутствие сыграло большую роль в том, что Стивен остался жив. Второе чудо произошло, когда Дженет Банцеева, жена старшего пастора Новоильинской церкви Ильи Банцеева, в три часа ночи вдруг решила проверить электронную почту и обнаружила в письме крик помощи Кэрен, просящей спасти её мужа, которому внезапно стало плохо — он потерял сознание. Администратор отеля «Бардин», где они с мужем остановились, вызвала «скорую помощь», и Стив оказался в городской клинической больнице № 29 Новокузнецка. Там и произошло третье чудо — в городе удалось найти лекарство от тропической малярии, редчайшего в наших краях заболевания. А четвёртое чудо, известное и в церкви, и за её пределами – это врачи, спасшие Стивену жизнь. К ним невозможно относиться иначе, нежели с огромной благодарностью и уважением, говорят в церкви.
Сегодня мы беседуем с заместителем главного врача по медицинской части ГКБ (Городской клинической больницы) № 29 Новокузнецка Натальей Геннадьевной Готлиб, принимавшей непосредственное участие в спасении Стивена Лоусона.
— Не так давно вам пришлось столкнуться с необычным пациентом и необычным заболеванием… Я говорю об американском пасторе Стиве Лоусоне, попавшем в двадцать девятую больницу.
— В принципе такие вещи, то есть острые, тяжёлые заболевания, случаются в больнице практически каждый день. Пятидесятидвухлетний Стив приехал в нашу страну как гость. Прилетел он в Новокузнецк 19 мая, и уже на следующий день почувствовал себя очень-очень плохо. Высокая температура, слабость, недомогание и другие признаки острого тяжёлого респираторного заболевания. Процесс ухудшался стремительно: страшная интоксикация, и он впал в кому. Поступил к нам в больницу уже в состоянии комы. Разговаривая с родственниками, мы узнали: незадолго до этого Стив ездил в Нигерию. Сразу появилась мысль, что это, возможно, какая-то тропическая инфекция. Собрали массу анализов, Стив поступил в реанимационное отделение. Был поставлен диагноз: тропическая малярия. Для Сибири это чрезвычайно редкое заболевание. Экзотика. Лечащий врач у Стива — заведующая инфекционным отделением, очень опытный специалист. С малярией, кстати, у нас уже был пациент лет восемь назад, но он «поймал» среднеазиатскую малярию, протекающую гораздо легче. Пришлось поднять литературу, найти специфические препараты от малярии, не в каждой аптеке они есть, и было сделано всё возможное. Первые двое суток были для Стивена критическими: на грани жизни и смерти. Он приехал в Новокузнецк не один, с женой. И она, разумеется, очень переживала.
— Жена тоже американка?
— Да, американка. Мы общались через переводчика. Вела она себя весьма доброжелательно, доверилась нам полностью. В реанимации Стив пробыл пять дней, и всё это время она была с нами очень дружелюбна… Вот удивительно. Такая выдержка и доверие ко врачам… В случаях с российскими пациентами часто врачи виноваты во всём и сразу. Это же «болезнь» нового времени — залез в компьютер, всё прочитал и решил, что в болезни — своей или родственника — разбираешься лучше врача. Был случай. Лежал тяжёлый, умирающий пациент: злокачественное заболевание крови, родственники находились при нём, это не запрещено, но они начали вмешиваться в действия врача. Обратили внимание, что после переливания крови их близкому человеку становится легче буквально на пару часов, и начали требовать: переливайте ему кровь постоянно, вы обязаны это делать… Я понимаю безысходность родных: человек уходит из жизни… Но эти люди не отдают себе отчёта, что любое переливание крови — фактически пересадка органа. Чужая кровь — ткань, которую надо пересадить, и организм однозначно будет с ней бороться… Эта кровь всё равно потом разрушается и тем самым ещё больше отравляет организм. Но заботливые родственники этого не знают и настаивают… Им невозможно бывает объяснить подобные вещи, достучаться до них. Прилетают, к примеру, родные пациента из Москвы и начинают: «Почему вы нам не сказали, что его можно в Израиль отвезти?! Почему вы не сказали?!» Но позвольте, хочется им ответить, у вас же было время, человек болеет не день и не два, а полгода, вы могли бы определиться. Если у человека онкологическое заболевание, можно проконсультироваться где угодно, пожалуйста. Понимаете, я врач советской закалки, и знаю, что всегда было тяжело, всегда не хватало то препаратов каких-нибудь особенных, то методик лечения… И всегда были больные люди, и мы делали всё, чтобы им помочь… Но сейчас почему-то считается, что врач в больнице способен наносить только вред. И родственник обязан без конца следить за действиями врача и упреждать его действия.
— Как вы думаете, в чём причина такого отношения к врачам?
— Ну, в том числе постарались и средства массовой информации… Да, есть негативные стороны в медицине, от которых стоит избавиться. У нас работают и плохие люди, и хорошие, как и в других областях, в образовании, к примеру. При этом не забываем, что большая часть медицинских специалистов — женщины. Конечно, если у врача дома проблемы, она может не в той тональности что-то сказать пациентам или родственникам, однако свои профессиональные обязанности она чётко выполнит всегда. И ещё одна серьёзная проблема в медицине — чрезвычайный дефицит кадров. Наше поколение уходит. А это блестящие врачи, я вас уверяю. Уникальные операции проводят. Необходимо передать свой опыт, во всех сферах здравоохранения, но некому!
— Существует такое мнение, что медики всегда друг друга прикроют в случае врачебной ошибки, что правды пациент не добьётся в любом случае. Как вы это прокомментируете?
— Понятие врачебной ошибки существовало всегда. Обыватели считают: если врач делает ошибку — он преступник. А в сущности врачебная ошибка — это добросовестное заблуждение. И никто ведь не пытается поставить себя на место врача, который ставит диагноз. К сожалению, каждый из нас не всегда болеет «по книжке». В литературе описаны общие, среднестатистические симптомы, которые есть у каждого заболевания. Но часто человек переносит заболевание по-своему. И протекает оно по-разному. Возьмём в пример американца Стива. У него заболевание началось с острой респираторной патологии. Классической лихорадки не было. Именно сбор анамнеза натолкнул на мысль, что нужно исключать тропические заболевания.
— Бытует мнение, что человек придёт к врачу, и ему тут же поставят диагноз, причём со стопроцентной точностью.
— Представьте себе, что у вас сломался автомобиль. Вы приехали к мастеру, тот открыл капот. Какова вероятность, что он мгновенно вам скажет, что случилось, почему ваша машина не едет? А машина много проще, её можно тут же разобрать и посмотреть. Часто бывает, что у человека целый букет патологий. Таким образом, складывается нетипичная картина заболевания, которая ведёт к неправильной постановке диагноза. И сейчас в нашей стране ставится вопрос об уголовной ответственности за врачебную ошибку. Дело Мисюриной — тому пример. У каждого врача, если он что-то делает руками, у каждого бывают пациенты, перенёсшие осложнения от различных вмешательств. Онкологический больной может умереть просто потому что у него не работает свёртывающая система. Можно ранить сосуд. Можно просто поставить подключичный катетер и получить осложнения. Раз уж на то пошло, нас, врачей, всех нужно посадить. Многие и поэтому тоже боятся идти в медицину. Допустим, врач добросовестно заблуждается, поставил пациенту диагноз — инфаркт, и лечит его от инфаркта, а у того аневризма аорты, например. Лопается огромный сосуд, человек скончался. Врач сделал что-то плохое? Как вы считаете?
— Мне трудно поставить себя на место врача.
— Просто поймите, что мы такие же люди, мы все проходим через ошибки, через болезни и смерть. Мы и наши друзья, и наши близкие. Врачи тоже болеют и погибают. И у нас случаются безвыходные ситуации. И мы мечемся, зная, что родному человеку всё равно не поможешь.
— В российской медицине сейчас на каждом шагу стандарты, протоколы… Это хорошо или плохо?
— Для среднестатистического больного без особых осложнений это, наверное, хорошо. Не надо ломать голову, взял бумажку, как в США, прочитал и всё понял. Нам, например, рождённым в СССР — это дико. Мы всегда ставили на индивидуальный поход. Плохо это или хорошо? Не было у нас таких прекрасных лекарств, как сейчас. Но было чутьё, было время… Мне всегда нужно было внимательно осмотреть больного, пальпировать, посмотреть за его поведением: какой он в спокойном состоянии, какие изменения при нагрузке. В общем, пощупал, послушал и посмотрел. Сейчас этого уже не делают. Посмотрел вас, допустим, терапевт – отправил на УЗИ: пойдите туда, пойдите сюда. Раньше врачи коллегиально рассуждали над больным. Сейчас процесс сильно механизировался, однако появляются новые препараты, постоянно что-то меняется. В то же время люди стали жить гораздо дольше, и часто у врача действительно есть возможность что-то изменить в ситуации пациента. Другое дело, что медицине не хватает финансов. Их не хватало всегда. У меня уже 35 лет стажа. Что раньше не хватало денег на пенициллин, что сейчас — на миллионное оборудование. Для чего ещё нужны эти бесконечные регламенты? Если на врача поступает жалоба и дело передаётся в суд, там открывают протоколы и регламенты лечения и оценивают, соответствуют ли им действия врача. А что, если я по-другому хотела лечить пациента? Вдруг моя интуиция могла бы его спасти? Кто знает… Но сейчас врач вряд ли станет опираться на интуицию, он будет руководствоваться регламентом. А меж тем медицина всегда была творчеством, близким изобразительному искусству, созданию музыкальных произведений. Так вот, вернёмся к нашему американцу Стиву. Его страховая компания собралась было перевозить его за рубеж, но мы очень переживали, так как положение сохранялось весьма нестабильное. Динамика положительная пошла, но перелёт — это стресс, и он мог всё усугубить. По воле случая, прилетевший в Новокузнецк самолёт задерживался, и у нас оказались целые сутки, чтобы стабилизировать пациента. Стив улетел от нас в коме. Мы, конечно, волновались. Добились хороших результатов, и всё могло разрушиться. Сейчас есть такая служба — Медицина катастроф. Если больной стабилен, можно попытаться его транспортировать. И за Стивом прилетел французский самолёт. Из Парижа.
— Из Парижа в Новокузнецк?
— Мы тоже удивились. Оказалось, что в Париже есть госпиталь, специализирующийся на тропических болезнях. Во Франции сейчас живёт очень много мигрантов из Африки, и эти жители южного континента естественным образом привозят в Европу не только себя и свои семьи, но и свои болезни. И вот прилетели к нам французы: доктор и младший помощник врача с оборудованием. Мы общими усилиями подготовили пациента. Прекрасно поладили с французскими коллегами. Они сказали, что мы спасли Стиву жизнь. На что мы ответили, что занимаемся спасением каждый день. Для французских специалистов было показателем, что мы так уверенно справились с ситуацией. И у меня сложилось впечатление, что в принципе, тактика у нас абсолютно одинаковая. Может быть, европейские врачи подороже препараты используют, с оснащением клиник получше, удобств побольше... А тактика лечения такая же. Вскоре нам сообщили, что Стивен благополучно добрался домой. Пришёл в себя. Мы были очень рады. Ничего он не помнил, конечно, ни о нас, ни о больнице… Ну, так всегда бывает. Кома — это крайняя защитная мера организма… Не знаем, какие впечатления у Стива остались от Сибири, но он очень интересовался, как проходило лечение.
— Как посчитали ваши французские коллеги? То, что удалось спасти Стива — чудо?
— Возможно, но я в чудеса не верю.
— Скажите, а вера помогает в работе?
— Это очень интимный вопрос. Честно сказать, многие из врачей в душе её носят. На каком-то этапе некоторые акушеры-гинекологи перестают делать аборты. Потому что, наверное, у них столько негатива скапливается... Одно дело — принимать дитя в родах, а другое — прерывать беременность. И многие врачи приходят к вере. Но вряд ли охотно станут говорить о ней. Просто носят её внутри.
— Хотите поздравить коллег с Днем медицинского работника?
— Всем терпения. Так сложилось, что нам в работе требуется поистине нечеловеческое терпение. Желаю благополучия в семьях, хорошего отдыха, нормальных заработков. У нас лучшая профессия в мире. В ней есть всё. И, конечно, всем: и коллегам, и пациентам от всей души желаю — будьте здоровы!
Беседовала Евгения Истомина
РЦХВЕ
